Жан бодрийяр: симулякры и разрушение смысла в средствах массовой информации

Симулякры и симуляция — читать онлайн ознакомительный отрывок

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система автоматического сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Симулякры и симуляция», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Не бойтесь закрыть страницу, как только Вы зайдёте на неё снова — увидите то же место, на котором закончили чтение.

153

Бионика — прикладная наука о применении в технических устройствах и системах принципов организации, свойств, функций и структур живой природы, то есть формы живого в природе и их промышленные аналоги.

154

Апроприация — завладение, присвоение преимущественно недвижимого имущества.

155

Остаток (reste) — во французском очень многозначное слово. Кроме основного значения «остаток», так же и осадок, пережиток, останки, сдача, отходы. Бодрийяр играет всеми значениями слова.

156

Эксплицитный — ярко выраженный, явный.

157

Mise en abyme (принцип матрёшки) — рекурсивная художественная техника, известная в просторечии как «сон во сне», «рассказ в рассказе», «спектакль в спектакле», «фильм в фильме» или «картина в картине». Термин пришёл из средневековой геральдики, где французским словом abyme обозначался миниатюрный герб в центре герба. Mise en abyme означало «поместить геральдический элемент в центр герба». В современном значении метонимического воспроизведения фигуры внутри себя самой этот геральдический термин впервые употребил в начале XX века писатель Андре Жид.

158

Петер Шлемиль — герой наиболее известного художественного произведения Адельберта Шамиссо (1781–1838) — повести «Необычайная история Петера Шлемиля» (1814). В рассказе о человеке, потерявшем свою тень, автор вскрывает психологическую ситуацию своего современника, искушаемого богатством, опасность утраты личности.

159

«Почему социологи?» — прокламация на четырёх листах, выпущенная в марте 1968 года четырьмя студентами-анархистами университета Нантер. Среди авторов будущий лидер «Красного мая» Даниэль Кон-Бендит. Явилась идеологическим толчком для майских событий.

160

Нантер (Университет Париж X) — один из тринадцати парижских университетов, расположен в департаменте О-де-Сен, недалеко от Дефанс — делового центра Парижа. Является вторым по величине кампусом Франции после Нантского университета. Известен тем, что был центром майских событий 1968 года, в результате которых получил прозвище «Красный Нантер». Одним из самых известных преподавателей вуза был Бодрийяр.

161

Ценность (valeur) — во французском очень многозначное слово. Кроме основного значения «ценность», также и «стоимость», «цена», «значение», «доблесть». Бодрийяр играет всеми значениями слова.

162

Диссекция — рассечение, анатомирование, но также и анализ, разбор.

163

Гипертелия («сверх окончания») — Бодрийяр употребляет слово в прямом смысле: то, что идёт дальше, чем его собственный финал.

164

Афаниз — крайняя степень страха.

165

Адорно, Теодор (1903–1969) — немецкий философ, социолог, композитор и теоретик музыки. Представитель Франкфуртской критической школы.

166

Ресентимент («озлобление, враждебность») — французское слово, которому Ницше придал особый смысл: чувство враждебности к тому, что субъект считает причиной своих неудач («врагу»), бессильная зависть. Чувство слабости или неполноценности, а также зависти по отношению к «врагу» приводит к формированию системы ценностей, которая отрицает систему ценностей «врага». Субъект создаёт образ «врага», чтобы избавиться от чувства вины за собственные неудачи. Ресентимент, по Ницше, деятельно проявляет себя в «восстании рабов»: «Восстание рабов в морали начинается с того, что ressentiment сам становится творческим и порождает ценности…»

Прецессия симулякров

Даже если бы мы могли использовать как наилучшую аллегорию симуляции фантастический рассказ Борхеса, в котором имперские картографы составляют настолько детальную карту, что она в конце концов покрывает точно всю территорию (однако с упадком Империи эта карта начинает понемногу истрёпываться и распадается; и лишь несколько клочьев ещё виднеются в пустынях – метафизическая красота разрушенной абстракции, соизмеримой с масштабами претенциозности Империи, абстракции, которая разлагается как мёртвое тело и обращается в прах, – так и копия, подвергшаяся искусственному старению, в конце концов начинает восприниматься как подлинник), – всё равно эта история для нас уже в прошлом и содержит в себе лишь скромный шарм симулякров второго порядка.

Абстракция сегодня – это не абстракция карты, копии, зеркала или концепта. Симуляция – это уже не симуляция территории, референциального сущего, субстанции. Она – порождение моделей реального без оригинала и реальности: гиперреального. Территория больше не предшествует карте и не переживает её. Отныне карта предшествует территории – прецессия симулякров, именно она порождает территорию, и если вернуться к нашему фантастическому рассказу, то теперь клочья территории медленно тлели бы на пространстве карты. То здесь, то там остатки реального, а не карты продолжали бы существовать в пустынях, которые перестали принадлежать Империи, а стали нашей пустыней. Пустыней самой реальности .

На самом деле даже в перевёрнутом виде рассказ Борхеса не пригоден для использования. Остаётся, пожалуй, лишь аллегория об Империи. Ведь современные симуляторы прибегают к такому же “империализму”, когда стараются совместить реальное – всё реальное – со своими моделями симуляции. Однако речь уже не о карте и не о территории. Кое-что исчезло: суверенное различие между одним и другим, то, что составляло шарм абстракции. Ведь именно различие создаёт поэзию карты и шарм территории, магию концепта и очарование реального. Эта имажинерия репрезентации , которая достигает наивысшей точки и вместе с тем падает в пропасть в безумном проекте картографов достичь идеальной соразмерности карты и территории, исчезает в симуляции, действие которой ядерное и генетическое, а отнюдь не зеркальное и дискурсивное. Исчезает целая метафизика.

Нет больше зеркальности между бытием и его отображением, между реальным и его концептом. Нет больше воображаемой соразмерности: измерением симуляции становится генетическая миниатюризация. Реальное производится на основе миниатюрнейших ячеек матриц и запоминающих устройств, моделей управления и может быть воспроизведено неограниченное количество раз. Оно не обязано более быть рациональным, поскольку оно больше не соизмеряется с некоей, идеальной или негативной, инстанцией. Оно только операционально. Фактически это уже больше и не реальное, поскольку его больше не обволакивает никакое воображаемое. Это гиперреальное, синтетический продукт излучения комбинаторных моделей в безвоздушном гиперпространстве.

В этом переходе в пространство, искривление которого больше не является ни искривлением реального, ни искривлением истины, эра симуляции открывается, таким образом, через ликвидацию всех референтов, хуже того – через искусственное воскрешение их в системах знаков, материале ещё более гибком, чем смысл, поскольку он предлагает себя всяческим системам эквивалентности, всяческим бинарным оппозициям, всяческой комбинаторной алгебре. Речь идёт уже не об имитации, не о дублировании, даже не о пародии. Речь идёт о субституции , подмене реального знаками реального, то есть об операции по апотропии всякого реального процесса с помощью его операциональной копии, идеально дескриптивного , метастабильного, программированного механизма, который предоставляет все знаки реального, минуя любые перипетии. Больше никогда реальное не будет иметь возможности проявить себя – такова витальная функция модели в летальной системе или, вернее, в системе заблаговременного воскрешения, которое больше не оставляет никакого шанса даже самому событию смерти. Отныне гиперреальное экранировано от воображаемого и от какого-либо различения между реальным и воображаемым, оставляя место лишь орбитальному самовоспроизведению моделей и симулированному порождению различий.

Достойное

• неделя
• месяц
• год
• век

Критика

Марк Постер в предисловии к своей антологии «Жан Бодрийяр. Избранные сочинения» формулирует некоторые основания для критики работ Бодрийяра. Во-первых, в большинстве случаев у него отсутствуют ясные определения многих им же введённых терминов. Во-вторых, он склонен к гиперболизации и декларативности, его утверждениям часто не хватает систематического анализа, подкреплённого доказательствами. В-третьих, он суммирует свои идеи, не разграничивая их тематически. Кроме того, отмечает Постер, нередко Бодрийяр фокусируется исключительно на определённых примерах (опытах или телеобразах), словно в обществе больше нет ничего социально значимого, и с этой ограниченной фактической базы он экстраполирует свой мрачный взгляд на мир. Он игнорирует противоречащие своей позиции свидетельства, например, закрывая глаза на преимущества новых медиа.

Жан Брикмон и Ален Сокал, анализируя ряд сочинений Бодрийяра, отмечают у него частое использование научных терминов независимо от их значения, нередко в не подходящем для этих терминов контексте. Таким образом создаётся видимость глубины рассуждений Бодрийяра о социологии и истории. Научная терминология, кроме того, легко смешивается с ненаучной, и авторы статьи задаются вопросом: что останется от мысли Бодрийяра, если удалить из неё «словесный глянец».

Кэтрин Хэйлс в своей статье «Границы безумия» (англ. The Borders of Madness) оспаривает вездесущность симулякров и их абсолютное слияние с реальностью. Она замечает, что метафора взрыва, имплозии, которую применяет Бодрийяр, подразумевает внезапные, моментальные и необратимые изменения в определённой области. Тогда как в современной культуре симулякры распространены неравномерно, преобладая в одной сфере и почти полностью отсутствуя в другой. Хэйлс также подчёркивает, что каждая существующая симуляция имеет свои границы, отделяющие её от окружающей среды, от реальности. Эти границы важны, так как они служат напоминанием о пределе, за которым мечты о технологической трансцендентности превращаются в опасные фантазии. Гиперреальность, по мнению Хэйлс, не в состоянии стереть эти разграничения, так как они существуют независимо от нашего знания о них, она уничтожает их следы только в нашем сознании. Тогда гиперреальность в понимании Бодрийяра граничит с безумием, наиболее вероятный конец которого — апокалипсис.